Запись №98

откреститься от всего этого? Ха, наваждение… Не измена, а наваждение. Бред. Ладно, сейчас не об этом. Спаситель вновь спасает меня и, похоже, что вновь от меня же самого. Ну или еще от чего-то, но не важно, потому что спасение все равно нужно мне. В общем, через пару недель начинается наш тур, если это можно так назвать. Скорее серия выступлений. И если я правильно понял в нескольких городах. Жаль на «Максидром» не успели. Были какие-то помнится разговоры об этом, но решили, что пока альбом, альбом и еще раз альбом. Плюс там уже другие сильно в Земфиру вложились. То есть не до нас было. Ладно, успеется. Впереди «Максидром 2000». Вот это уже по-нашему. Хотя «Максидром 1999», конечно, тоже недурно по циферкам смотрится. Нужно было, но… К тому же вроде под конец года планируется какой-то грандиозный рок-фестиваль… «Нашествие», кажется, называется… Алексей говорил. И говорил, что в случае успеха альбома мы там будем… Должны быть. Посмотрим. Так что три девятки пока со счетов не снимаем. «Нашествие 1999». Отлично звучит. Ну и мы зазвучим не хуже. Уверен. Я сказал! Идем дальше.

Дальше созвонился с Верой. Услышал ее, и сразу стало как-то и на душе легче. Правда. Попробую измениться, попробую забыть. Надеюсь, буду прощен. Иначе придется писать свою собственную The Unforgiven. Но боюсь, с Металликой будет трудно соперничать. Ха-ха. Или? What I`ve felt… What I`ve known… Never shined through in what I`ve shown… Угу. Раньше. Ладно, Бог с ними со всеми… So I dub the unforgiven… фу-ты черт! Вернемся к Вере. Вернусь к Вере.

Поговорили. Пожурила, что пропал. Сослался на усталость от записи, от того, от всего. И чуть-чуть на творческое истощение и творческий кризис и на творчество в принципе. Сказал, чтобы привыкала – быть рядом с творцом очень сложно. «В него нужно просто верить, Вера». Ха-ха. Такая участь творца, что спасти может только вера. Вера спаси меня! Что ж, дай-то Бог! Где сигареты? Потому что дальше начинается плохое. Не отказался бы и от травы сейчас. «Если там, на небе, никого нет, то это крупнейшая ошибка моей жизни», - сказал священник, отказываясь от косяка. Сам придумал. Только что. Больше не богохульствую. Даже нарисую шестиконечный крест пожалуй. Господи, прости!

Я поговорил с братом. И… И не сказал ему ни слова. Должен был. Уверен. Но не сказал. И уже не скажу. Об этом не скажу ни слова. Это будет только моя тайна и подарю ее лишь тому, кто прочитает дневник, если таковой будет. Ты здесь? Вы здесь? Кто-нибудь читает эти строки? Прими дар. Да прости меня. Теперь это и твоя ноша, если тебе не все равно. А если все равно. Сожги это все после прочтения. Где бы не решил остановится. Если, конечно, не решишься когда-нибудь вернуться. Но лучше, сожги, эту чертову ксерокопию моей души. Поверь. А посему мы сначала просто мило беседовали…

Он сказал, что страшно доволен тем, что скоро все начнется. Я согласился. А как же иначе, я только этого и жду! Ага, когда начнется веселье по-настоящему! Что же не так, спросите? Почему тогда дальше «начинается плохое…», как я написал чуть выше? Да вот почему. Хоть мне и мерзко это признавать… Зависть. У меня? К кому? К брату. К собственному родному брату-близнецу, который копия я, которого копия опять-таки – Я! Копия. Зеркальное отражение. Именно так, особенно учитывая то, что я левша, а он правша. Всю нашу жизнь мы были отражением друг друга. Всю жизнь! Только вдумайтесь в это – всю жизнь! Да, конечно, кто-то сразу обломает мои мыслишки, сказав, что вроде «Да какая вся жизнь? О чем ты, молокосос, говоришь? Тебе всего-то девятнадцать лет!». Да, этот кто-то будет прав. Но только с одной стороны.

Потому что с другой стороны – нет никакого определения «всей жизни» с точки зрения возраста. Во-первых, никто не знает реальную продолжительность этой жизни, если она еще продолжается. А во-вторых, и это главное, и я девятнадцатилетний молокосос, и кто-то другой, будь ему хоть сто лет, ощущаем продолжительность, общую продолжительность нашей жизни, одинаково. Готов спорить. Доказательством продолжительности наших с ним жизней, могут быть лишь те же отражения в зеркалах, ну и рассказ о самой жизни - возможно у векового человека будет чуть длиннее, и то, боюсь, лишь за счет слабости ротовой мускулатуры, так как многое уже просто не вспомнит. Даже я сам уже многого не помню! Исходя из чего, по большому счету мы равны – ощущаем себя одинаково. Я на девятнадцать, он, тот другой, – на тридцать, в самом худшем случае.

Поэтому с точки зрения продолжительности жизни конкретного индивидуума, сколько бы ему не удалось прожить на этом свете, ощущает он ее всегда одинаково: «Вжиииххх!». Все! Нет никаких десять, двадцать, тридцать, сорок и так далее. Есть только «Как вчера было». Уверен, что я прав. А даже если и нет, кто мне это докажет? Ха-ха. Поэтому, всю свою, все наши с братом жизни, мы были идентичны. По все параметрам. И тут бах! Началось. Сначала одно, потому другое. Потихоньку, потихоньку и пошло-поехало. Словно мы какие-то сиамские близнецы, которым сказали, что если каждый побежит в разную сторону, то может быть у вас и получится стать «каждый сам по себе». Трудно – да. Больно – конечно! (смотря еще какой частью тела были срощены – без обид). Но возможно. Другое дело, хотите ли вы сами всего этого? Хотите ли вы быть разными людьми. Отдельными. Разделенными. Не станете ли вы обделенными, после подобного разделения? А вдруг кто-то из вас жив, лишь потому что есть за кого держаться, есть к кому прицепиться, есть зачем… Опять началось, не остановишь. Да, увлекаюсь… Пишу-пишу, а по делу – ноль.

В общем, что я хотел сказать. Лишь одно. Как только мы стали заниматься музыкой, начались и все эти изменения. Вот и все. Хорошо это или плохо. Не знаю. А может и не хорошо и не плохо, а обычно. Как у всех. Так должно быть и все. Все люди разные. И мы разные, потому что мы разные люди. Хоть и похожие как две капли воды. Вот и все. И сегодня я получил еще одно доказательство этому. Я боялся, что если расскажу про мою измену, я стану отличаться от брата, мало того, это отличие будет не в лучшую сторону. И промолчал, чтобы не отличаться. А брат не промолчал, и мы стали отличаться! В лучшую сторону для брата. Ха-ха. Ладно, прекращаю томить… Я просто пытаюсь собраться с силами, чтобы это озвучить… духу не хватает.

Итак, брат написал песню. Нет, не музыку. Не мелодию, не рифф, не соло, не аранжировку… Песню. Текст. На бумаге. Наверное. Не важно на чем. Может быть, вообще пока только в голове. Вряд ли. Хотя даже если так, нет никакой надежды, что он ее забудет. Ха-ха. Сволочь! Я. Именно. Вашу мать, это супер текст! Супер песня! Это настоящая поэзия! Настоящая! Он спросил, хочу ли я послушать. Я брякнул «Конечно». А когда он начал читать, я понял, что сейчас снесу себе голову тем, что подвернется под руку. Можно так? Нет, конечно! Но это чистые и правдивые эмоции. Пишу как есть. Пишу, чтобы написать. Я рад за брата. Я не рад за себя. Потому что я так не смогу. У меня не получится. Никогда. Сначала он начал писать охеренную музыку – я проглотил это. И это было легко, потому что я и не собирался развиваться в этом, я чувствовал, что не смогу – не мое, да и не очень интересно. К тому же я практически сразу понял, что для этого у меня есть брат. Что он именно та половина, которая сильна именно в этом. И эдакое разделение труда меня ой-как устраивало. И все и правда было здорово. Весь наш альбом, который еще даже не ушел «в народ» на этом построен. Мои тексты, музыка брата. В основном все именно так. Только «Крылья» мои. Но нужны ли они теперь? Когда я сам их и обрезал. Проклятье! Брат, прости меня. Я восторгаюсь тобой. Но… Я ненавижу тебя за это. Ты убил меня. Хотел бы сказать, что в хорошем смысле этого слова, но… Но, но, но… Одни поганые «но». Я люблю, НО… Я хочу, НО… Ты мой брат, НО… Я твой брат, НО… Я рок-звезда, НО… Свет мой зеркальце скажи… Ха-ха-ха. Если бы только не было так грустно. Заканчиваю. Устал.