Запись №49

меня еще больше нервничать. Если полчаса назад я хотел, чтобы родители повременили со своим приходом, то сейчас я уже жажду их возвращения. Хочу, чтобы все уже поскорее закончилось, а вторым пунктом, унять мои выдумки драматического, я бы даже сказал трагического характера, которые я описал одну страницу назад. Брр… Брееед! Но раз уж так вышло, продолжу.

Хотел рассказать историю, связанную с судом. Ага. Хотя, конечно, никакого суда, настоящего суда, не было и в помине. Суд был товарищеским, если можно хотя бы так его назвать. Это было… Стоп. Да не так давно это и было. От чего становится стыдно еще больше. Даже не стыдно. Не знаю, как описать полностью это чувство. Здесь и стыд, и вина, и страх возможных последствий, которые к тому же ими являются не для меня. О как завернул. Но если по-простому... Заводила я. Виноват я. Стыдно мне. А последствия не для меня. Хотя страшно за них мне. Так… Яснее не стало. Тогда изложу по порядку, как все было.

Пионерский лагерь. 12 лет. Начало такое. Ну, лагерь был уже, в общем, и не особо пионерский, но еще с каким-то подобным колоритом, по-моему, даже застали еще эти самые пионерские линейки. В тот раз я имею в виду. А вообще заставали мы их достаточно часто. Не скажу, что мы были такими уж «выездными», но в период лет эдак с девяти и до четырнадцати по одной смене в этих самых лагерях мы отмотали. Да, от звонка до звонка. Пять раз получается? Думаю, было раз шесть. Значит с восьми, потому что после четырнадцати точно не ездили – повезло. Перестройка перестроила и этот вид отдыха. Как для родителей, так и для подростков. Но сейчас не об этом. Нам двенадцать и мы в лагере. А в лагере, в пионерском, как, думаю, и в лагере лагерном, принцип выживания один и тот же. Нужно как-то себя ставить, нужно как-то выживать. Всегда приходилось. Если кто-то скажет, что был в каком-то райском месте – не верьте, не был. Может быть какой-нибудь Артек еще сравнится, но и то не уверен. Думаю поведение прыщавых подростков в пубертатном периоде мало отличается от окружающей их среды, даже если она отличается диаметрально – лес на горы, озеро на море и тому подобное. Просто есть разные виды этих самых подростков. Одни хотят иметь власть над другими, другие – хотят, чтобы над ними никто и никакой власти не имел, а третьи – стараются прильнуть либо к первым, либо ко вторым, чтобы не стать четвертыми. Теми, кого не любят все. Первые за то, что слишком уж трусоватые, а вторые, за то, что просто трусоватые. Были бы посмелее, были бы с нами – так думают вторые. Как-то так. Я не очень силен в подростковой психологии. Скажу только одно, мы с братом всегда были среди вторых. Серьезно. Я не хвастаюсь. Мы не хотели ни над кем иметь никакой власти, мы хотели просто «отдыхать» раз уж пришлось отдыхать в месте подобном (мести подобно – ха-ха). И меньше всего хотели бы, чтобы кто-нибудь нам мешал это делать, более того, хотел, чтобы мы отдыхали так, как он нам позволит или не позволит. Подобное нам и так перепадало от вожатых, и этого было предостаточно. Самопровозглашенных королей, простите, нам нахер не надо было. Поэтому иногда все проходило быстро и спокойно. Иногда менее быстро и менее спокойно. Эта смена была как раз из таких. Уф…

Так, прислушиваюсь - не слышно ли ключа, проворачиваемого в замке, данный лязг, как лязг кандалов, должен оповестить о приближающейся каре? Нет? Тогда продолжаю.

Да, та смена, нам досталась не из лучших. Да и сам лагерь был не из лучших. Путевки в него предложила то ли соседка, то ли какая-то знакомая, я уже даже не помню. И не знаю, почему мы не поехали, как обычно, в лагерь от маминой или от отцовской работы. Чаще путевки брал именно батя. Но почему-то ни в этот раз, да и не важно. Важно было, что путешествие отказалось для нас новым со всех сторон. Новые места. Новые знакомые. Новые отношения. Новые проблемы. Последних было больше всего. Ха-ха. Кстати, и как оказалось, мы тоже узнали себя несколько с иной стороны. Я точно. И не с лучшей. Здесь уже без ха-ха. Говорю же, стыдно вспоминать. Исключительно ради того, чтобы выговорится. Может быть, станет проще, если вновь как-нибудь вспомню. Хотел бы исправить, но не могу. Никак.

Дело было так. Много дел. Но началось обычно и довольно прозаически. Первый вечер в лагере. С кем-то уже познакомились, с кем-то еще нет. А вообще мы с братом обычно еще в автобусе определяли кто может подойти для «дружбы», с ними как-то сразу и сходились. Но было одно «но». И тоже практически всегда на сто процентов срабатывающее. Намечать мы намечали, сходиться-сходились, но, то ли мы ни черта не умели разбираться в людях, то ли эти самые люди не умели в них, в лице нас, разбираться тоже. В общем, бывало так, что к середине смены, а то и раньше, мы понимали, что как раз эти самые выбранные оказывались и самыми скучными. Думаю, это какая-то подростковая расчетливость странная – примечаешь тех, кто не доставит проблем, а какой он там друг или приятель окажется, это знание, оставляешь «на потом». Думаю, так. Но в этот раз с этим как раз проблем не было. Ну или почти не было, или не в первый вечер. В первый вечер все по стандарту. Все угомонились, все уложились, на тебе – гости. Да и кто мог «так поздно» пожаловать? Конечно он, конечно он, конечно… Предводитель команчей, вождь краснокожих, но обычно какой-нибудь злой недомерок, почти всегда с именем Вовочка (серьезно мы сталкивались исключительно с Вовочками, причем именно так их всегда и называли: ни Вова, ни Вовчик, ни как-нибудь еще, исключительно – Вовочка). Так вот прибыл Вовочка сотоварищи. Последние, как правило, такие как Вовочки, но, то ли менее наглые, то ли в принципе любящие именно подобные роли, эдаких прихвостней, шакалов Табаки. Ага. Хотел бы думать или написать, что может быть они были просто более тупые, чем Вовочки – нет. Вовочки умом никогда не блистали. Неа, ни разу.

«Новый» был точно такой же. Допускаю, что те, кто был в лагере повторно, уже его знали, наверняка. Уверен, данный субъект проводил каждый год именно в этом лагере, и именно все три отведенные ему смены. Если бы их было бы больше, он взял бы на себя и эти срока. Но, прости, Вова, только три. Но ему хватало. Думаю. Нам хватало всегда одной. А в том лагере наверное хватило бы и пары недель, но… Ныть не пристало, значит придется делить наш срок с Вовочкиным, а уж как мы будем это делать, как раз в тот первый вечер и предстояло выяснить, хоть и не по нашей собственной воле. Правил оказалось всего три. Гостинцев… Почему-то в пионерских лагерях все, что у тебя было съестного, именно съестного, всегда называли «гостинцем». Что привез с собой – гостинцы, что привезли потом в родительский день родители – гостинцы. Последние всегда были самой лакомой для всех частью. И для тебя самого и для тех, кто на них посягает. Именно поэтому все самое вкусное все старались съесть еще на встрече с родителями. И это было еще одной какой-то противной лагерной привычкой – ешь не потому, что боишься, что отнимут, а потому, что не хочешь делиться в принципе. Даже с новообретенными и да – сезонными, но как бы друзьями. Остальным всем - пожалуйста, а самым вкусным, например, банкой клубники – нет. Это святое, этот грааль только для меня самого, в нашем случае – для нас с братом. А вот конфеты, печенье и тому подобное – пожалуйста, вывалил на кровать – угощайся. Если друг. С остальными можно и подраться за все это. Даже за «Раковые шейки» или «Утиные лапки». Черт побери, всегда ненавидел эти конфеты. Но нам их конечно же и не привозили, но это я так, для понимания. Раковые шейки… Кто название-то такое придумал? Фууу…

Итак, правила. Три. Первое, из гостинцев Вовочка забирает все, что ему хочется. Второе. Делать, что он скажет делать, если ему вздумается (что конкретно может подразумеваться под глаголом «делать» не объяснялось, что, согласитесь, настораживало). Третье (был бы Вовочка поумнее, он бы третье запросто прикрепил к первому, но на нет, и суда нет, хотя именно им все и закончилось, скоро поймете о чем я). Вовочка мог забрать все, что хотел из наших – завтрака, обеда, полдника и ужина, в общем, все опять сводилось к жратве – маленький, а жрать видно любит. Четвертое. Это уже не правило, а так – черта под вышеперечисленным, циферкой уже я решил отметить, за любое неповиновение – удар в морду. Как-то так. Что же было дальше?

Все просто. Мы возмутились. Сразу. В этот же вечер первого знакомства. И здесь я готов отметить не без восхищения Вовочкой, он повел себя достаточно благоразумно, а точнее дал нам всем возмутившимся пиздюлей. Правда. Достаточно профессионально, вместе со своей натасканной свитой. Я не ожидал, что все будет так быстро и так и вправду профессионально. Причем возмутиться-то успел только я, если говорить о вербальном сообщении. Брат как-то весь подобрался, сполз с кровати, где уже успел расположиться (любимое его место пребывания, где бы мы ни были) и встал со мной рядом, тем самым выказав некую пантомимную солидарность. Что же касается двух других наших новых товарищей, то они по-моему успели только хмыкнуть… Но получили все. Сразу и достаточно крепко. Я думал, что у меня сломан нос. Брат отделался разбитыми губами. Двое других схлопотали по «фонарю» на каждого. Ну и еще пару раз пнули кому-куда, так сказать в корпус, если выражаться на языке бокса. Но по нокдауну получили все. Я даже не успел понять, как это произошло, успев отметить только, что в следующий раз нужно быть готовым, надеясь, что не струшу, и следующий раз будет.

Случай представился на следующий же день. Не струсил. И брат нет. Остальные тоже. Пока. Но снова расквасили морду. Махал, как мог, но по Вовочке, так и не попал. Юркий сволочь. Натренировался за свои смены. Брат, правда, неплохо влепил одному из приближенных, Михе, кажется, так его звали, за что получил еще отдельно и дополнительно. В общем, снова мы сидели вечером в палате, так сказать «на щите» и решали, как и что делать дальше. Было решено продолжать давать отпор. Главным аргументом, который озвучивался всегда и везде, даже в каких-то книжках или фильмах, думаю глупых, авторы которых ни разу ни в каких подобных ситуациях не бывали, было, если сопротивляться, то рано или поздно обидчикам надоест (бред) или они тебя зауважают за стойкость (бред в квадрате) и отстанут (бред в кубе).

На следующий день все повторилось. Ублюдки. Откуда же в 13-летних детях столько злости? Вовочка был немного старше, а главное, как так драться зараза научился – бил в какие-то точки, что сразу все прекращалось, сопротивляться дальше просто не получалось. Либо как-то в поддых засадит, что ни дыхнуть, ни выдыхнуть; либо в нос попадет, еще после вчерашнего не отошедший, и снова кровью да слезами умываешься (последние ни от боли и ни от обиды, а просто как реакция организма).

Еще один вечерний совет. Вновь решили продолжать, но уверенность пошатнулась. У всех. На следующий день сдался один из товарищей – Гоша. Он сообщил, что на все согласен сразу же как только появился Вовочка, мало того, собрал свои вещи и свалил из палаты – то ли заранее с кем-то договорился, то ли как-то экспромтом, посчитав, что так ему будет и спокойнее, и безопаснее, не знаю. Дальше еще пара-тройка дней и… сломались мы все. Втроем. Не сговаривались, не решали, просто как-то так само собой вышло, и все всё поняли и со всем предложенным согласились. Друг другу в глаза не смотрели, даже мы с братом на мгновенье почувствовали себя чужими друг другу. Как мне показалось. Надеюсь, что показалось. Но сломались. Серьезно. Подчистую. Не знаю, стоило ли нас за что уважать, но Вовочка явно знал все наперед, опыт видать имел очень солидный, а потому спокойно и весьма продуктивно довел все до логического конца. Мы спеклись. Гостинцы отдали. Лишились котлет в первый день, причем, уверен, больше для проформы, для показухи. Что касается «делать, что скажет» - ничего предложено не было, и до конца смены не предлагалось, не знаю, было ли это элементом выражения уважения, о котором я упоминал, или просто «рабов» было слишком много и нас пронесло, не знаю, возможно.

Но пугало больше другое. Если бы он сказал что-то сделать, сделали бы? Что и на какой день? Или сразу? Вот он ужас. И он мучает меня до сих пор. Не так, чтобы я часто о нем вспоминал, но сейчас вот вспомнил, и заворочалось внутри это паскудное чувство. Даже писать противно. Но, если вы думаете, что это и есть то падение, которое я имел в виду затеваясь с описанием здесь этой истории, то нет, ошибаетесь… Стыд и вина только впереди. Это были так, цветочки. Но раз начал, давайте и про ягоды. Вечер откровений, вечер суда, так вперед, что тянуть-то, пока есть время, пока есть желание, подгоняемое опять-таки виной и… ну сегодня больше страхом. Стыд, видимо, появится позже. Надеюсь, что нет, потому что в действительности считаю нас с братом правыми. Все это и не может, и не понравится нашим родителям, и, может быть, мы многого не понимаем, но это наш выбор, наше желание. Не будьте Вовочками, дорогие наши родители, очень прошу вас. Итак, есть время-то? Блин, где же родители? Должны на самом деле уже прийти-то! Ладно, осталось на десять минут. Пишу и, если не придут к тому времени, как закончу, идем с братом «по горячим следам». Секунду, удостоверюсь. Хотя в общем, это совершенно не обязательно. Куда он денется? Итак… Все. Согласие получено, хотя смотрю он уже тоже на иголках. Но десять минут. Дайте всего десять минут. И на сегодня закончу. Остальное, после разговора с родителями. Если выживем… Ха-ха.

Так вот. Стыд и вина. Не помню, сколько прошло времени с нашего так называемого «падения», повторюсь, нас не сильно после этого донимали, видимо сам факт нашей капитуляции и был тем достаточным условием в данной борьбе. Прогнулись, сломались и ладушки. Но пару раз мы отхватывали вновь, и уже просто так, как скот. Стояли, нам давали по морде, мы молча утирались. Господи, давно видимо не вспоминал – комок в горле, надо перекурить, но как сейчас это сделать – дома никак, выходить уже не пойду, так что остается терпеть. Надо же. На всю жизнь, Вовочка, конечно, не напугал, но и историй в стиле Ван Дамма не было. Не тренировались, не накачались, не отомстили. Просто уехали в конце смены мы со своими болячками, а Вовочка остался со своими орденами и шакалами. Он наверняка и не уезжал, а просто стал дожидаться новой смены, нового мяса. Возможно даже один. Только сейчас об этом подумал, как у меня всегда и бывает. Представил, как он сидит один в своей палате в междусменок, ходит по пустому корпусу и воет, тварь, ночью на луну. Где ты сейчас интересно, ублюдок? Все, забываю про него. Пишу о нас.

В общем, через какое-то время все устаканилось, пошло по трем правилам, хотя лучше бы, конечно, пошло на три буквы, но, как уже было сказано, кишка оказалось тонка даже для того, чтобы все пошло в задницу. И вот в один день, точнее вечер, этого незабываемого отдыха к нам в палату постучался наш бывший «сокамерник», Гоша, у которого, как оказалось, есть совесть, которая в свою очередь, не могла найти или обрести после произошедшего некоего душевного покоя. Переживал парень короче. О чем он нам и поведал, практически всхлипывая, практически на коленях. Уже через две минуты этого бреда, я, который в общем-то ничем не отличался от этого Гоши, лишь, наверное, наличием брата, а так неизвестно как быстро сдался бы я (до этого всего я считал себя парнем не из пугливых, и уж тем более не из тех, кто когда-нибудь под кого-то прогнется со всеми вытекающими, но с той поры прошло уже немало ночей, в которые я достаточно серьезно убедил себя в обратном, если коротко – в том, что я подонок и трус), собирался сказать, чтобы парень забыл все как страшный сон, а тем более все эти извинения за то, за что в действительности извиняться не надо, тем более перед нами, такими же как он, и т.д. и т.п. Я уже было открыл рот, чтобы все это сказать, и даже приготовился открыть сочувственно похлопать этого страдальца по плечу, как вдруг…

Как вдруг в моей голове созрел не то чтобы план, а так минисценарий, зарисовочка, как можно позабавиться в этой ситуации, причем главным поводом для утверждения себя самого в этом плане на заглавную роль послужило то, что, как мне показалось, раз парень пришел за прощением, то его ему следует предоставить, но за некоторую так сказать «плату». И тогда, в случае внесения этой платы, виновнику станет легче от того, что он был наказан, наказание принял, а стало быть и вопрос исчерпан. Правильно? Нет. Но я уже был на сцене, и мне было все равно. Я даже не посоветовался ни с кем из моих товарищей по несчастью, включая брата, да и когда я мог это сделать? Но по правде, даже если бы эта мысль мне пришла потом, например, ночью, утром я бы все так и сделал бы как сделал, и ни с кем не стал бы советоваться. Уверен? На 95 процентов. Оставлю пятерочку своей совести, но только пятерочку. Что-то сломал во мне тогда Вовочка, и это что-то хотело реванша. Только реваншем это назвать было нельзя. Соперник не тот. Силы не те. Да и причины никакой не было. Но я это сделал. Я. А остановить было некому. Да как-то серьезно никто и не воспринял. А я – да. Я то знал причину этого всего. Просто отыгрался. Отыгрался на слабом. Отыгрался на хорошем, в общем-то, парне. По полной.

Я устроил суд. Представляете? Суд. Объявил себя прокурором, брату досталась роль адвоката, а третий нестойкий оловянный солдатик (имени я не помню) был каждым из присяжных. А Гоша согласился. Почему он согласился? Почему не послал нас к такой-то матери? Он согласился на суд не зная ни приговора, который я мог придумать, а ведь я мог, я мог разойтись почище Вовочки, но, слава Богу, хотя бы этого не произошло. Мои недоумевали, но не останавливали, думали шутка. Шутка, в общем-то, и была. Сначала. Но за эту шутку стыдно мне до сих пор. Больше, чем за свое падение. Серьезно.

Мы долго тогда вели этот суд. Я в чем-то постоянно «обвинял» подсудимого, грозил, а тот кивал, соглашался и обещал, что больше такого не повторится. Я приговорил подсудимого к полной выдаче всех гостинцев, которые тот получит в ближайшее воскресенье, когда к нему приедут родители, включая все-все-все. Только после этого он получит прощение и возможность вернуться к нам в палату – почему-то именно это просил «подсудимый». «Адвокат» настаивал, чтобы данное право было возвращено подсудимому тут же в «зале суда», в случае его согласия с предъявленным обвинением и последующим за этим наказанием, но я, как прокурор, отклонил данное прошение, сославшись на то, что воскресенье всего через два дня, и этот срок будет лишь на пользу «подсудимому», даст время на окончательное осмысление всего того кошмарного и ужасного, что он совершил. «Присяжные» не возражали. Удар молотка. Заседание закрыто. Гоша, всхлипывающий (в какой-то момент моей обвинительной речи у него из глаз потекли слезы – у меня был еще один шанс все прекратить, но я не прекратил), но, как мне показалось, счастливый (именно это «убедило» меня в моей правоте, хотя никакой правоты не было даже близко, и я знал это и тогда, но не мог остановиться – черт дергал и дергал за какие-то видимо черные струны моей души). Почему? Да потому что я не остановился.

Гоша принес в воскресенье все, что привезли его родители. Все. Включая и банку клубники, и… арбуз. Мы сожрали все и сразу, испугавшись, что нагрянет Вовочка, но тот не нагрянул. И мы благополучно все успели. Брат сказал Гоше, чтобы тот садился и тоже угощался (я хотел возразить… Я ХОТЕЛ ВОЗРАЗИТЬ!!!), но тот сослался на какое-то дело и ретировался. А я тут же сообщил сообщникам, что не собираюсь возвращать Гошу в нашу палату. Брат оцепенел, он посмотрел мне в глаза, чтобы понять, не шучу ли я, но я не шутил, о чем после этого взгляда вновь упомянул. Третий участник нашей команды, Присяжный… Блин, не помню, как же его звали… то ли Дима, то ли Гриша… Кажется, все-таки, Дима. Пусть будет Дима. В общем, Дима сообщил, что согласен со мной (еще один «хороший мальчик»), и что именно такой поворот и будет настоящим и заслуженным наказанием для предателя. И добавил, что может быть вообще, если бы Гриша не сбежал, то и от Вовочки бы отбились… Это было бредом, полным. И понимали это все, включая, думаю, и Диму, но ему так думать, если он так действительно думал, было спокойнее, легче склеивать рваные края эго, а я ухватился за это, чтобы противопоставить хоть что-то моему брату, который начинал оказываться в данной ситуации значительно лучше, чем я (я почему-то думал, что он поддержит мою идею и то, что он отказался в последствии, стало серьезным дополнением к моим последующим после этого вине и стыду), и еще добавил от себя, что Гоша, скорее всего, засланный Вовочкой казачок, и брат удостоверится в этом – не успеет Гоша вылететь отсюда, как тут же прибежит Вовочка со своей ватагой. А если этого не случится, добавил я, то я извинюсь перед Гошей, скажу, что это была шутка и верну его. Брат побурчал, я понял, что он не согласился и с этим, но видимо понял, что сделать ничего не сможет, или, по крайней мере, не в тот момент, и вышел из палаты. Куда он тогда ходил, я не знаю. Но как назло тут же прилетел и Гоша. И учитывая мои нахлынувшие злость и разочарование от того, что как-то не сговорились с братом, если это можно было так назвать, на самом-то деле, все было значительно проще – я был дерьмом, а брат им не был, вот и все, я вновь отвел душеньку на Гоше. Прогнал конкретно. Прогнал открыто. Прогнал с поддержкой Димы, который еще вырвал и выбросил в коридор Гошины вещи, которые тот сжимал в руках – он шел заселяться. Тут уже Гоша разрыдался по-настоящему и убежал. Я хотел броситься за ним, догнать-извиниться, но не бросился и не догнал. Дима веселился. Я делал вид, что тоже, но на душе было отвратительно. От всего. И от того, что я такое дерьмо. И от того, что брат – нет. Последнее тоже имело место, и от этого мне было еще более стыдно. Стыдно и сейчас. И убежден, что так и будет. Как ты сейчас, Гоша? Помнишь? Злишься? Я бы помнил. И я бы злился.

Вот, в общем-то, и все. Пора идти искать родителей или… точно – идут! Сворачиваюсь. Начало конца… До встречи. Побежал…

P.S. Черт, совсем забыл…. Пара строк к вышеизложенному. Вовочка не прибежал. На следующий день я подошел к Гоше, хотел извиниться, но тот послал меня далеко и надолго… Правильно сделал. Вот теперь все.