Запись №33

Наверное, сегодня второй раз в жизни решил (думал) обратиться к Богу… И если в первый раз я просил его мне помочь, то сегодня я бы хотел попросить его не помогать, а лишь указать, направить, дать ответ. Но я, в итоге, не попросил. И не прошу. Я должен сам разобраться с этим. Верю ли я, что Бог может это сделать? Да. И сейчас объясню почему. Но дело в том, что я боюсь того, что он действительно это сделает. Точнее он сделает, а я не смогу принять его ответ, его указание, его направление. Потому что когда ты просишь помочь – тебе нужно что-то определенное, то есть помощь. Мне же нужен ответ. А кто сказал, что ответ мне понравится? И вот это мне уже не подходит – мне страшно думать об этом, потому что сейчас я хочу лишь одного. Поэтому пока я разбираюсь сам, у меня есть надежда. И эта надежда идет рядом с мечтой и их синергия – это и есть моя жизнь. Поэтому, Господь, прости меня, но я не могу просить тебя, потому что я слаб. Но не безнадежен. Я надеюсь. А тогда, в первый раз, я был безнадежен. Хотя многие наверняка решат, что это было совершенно глупо и катастрофически мелочно. Да, я и сам так думаю сейчас, но тогда… Да и дело ни в этом. Дело в результате. А результат всегда важен. Без него нет и веры. А случилось тогда следующее…

Нам с братом (выпросил я) наш приятель, с разрешения, и думаю, с серьезного разрешения своих родителей, дал «послушать» на пару дней переносной проигрыватель пластинок - грампластинок. Пластмассовый чемодан белого цвета, раскрыв который, вы получаете раскрытый белый чемодан белого цвета, половина которого, та, что откидывается вверх - монодинамик, а та, что осталась можно сказать на полу, ну или на столе (я не знаю кто, куда и когда его ставит или ставил - мы тогда на пол) основная часть, где располагается пластинка, и игла на длинной ножке-держателе. По-моему была одна кнопка включения, белая в цвет корпуса, после нажатия которой загорался тусклый зеленый огонек. Еще был рычажок запускающий моторчик, вращающий пластинку, и, может быть, я не уверен, переключатель скорости вращения этой самой пластинки. И все. И этого должно было хватить на то, чтобы наш день, один из летних каникульных, перестал быть томным. Так и получилось. Пара пластинок со сказками или с детскими постановками были прослушаны. Удовольствие получено. Но хотелось еще. Ничего интереснее на тот момент для нас не существовало. Телевизор вмещал в себя всего лишь пару программ, сейчас не помню, была ли уже ленинградская программа в то время, но даже если - да, это не сильно спасало. Все телеинтересы вмещались на половине газетного листа, и, как правило, были интересами больше взрослых, чем детей. Хотя, конечно, на каникулах было несколько лучше – и передач, и фильмов для детей показывалось заметно больше, но сейчас не об этом.

Проигрыватель был чем-то более подконтрольным, и определенная власть над тем, сколько и когда я могу слушать на нем пластинок - опьяняла. Свой, точнее наш, проигрыватель к тому времени, хотя это была здоровенная «Эстония» с полированными стенками, огромными опять-таки полированными колонками и стеклянной передней панелью, на которой размещались кнопки и «крутилки» разного размера… сгорел. Да, думаю примерно за год до описываемых событий. На починку у моих родителей не было ни желания, ни денег. Наше нытье по этому поводу не помогало… как-то так. Это как раз и является предысторией к тому, почему мы попросили в принципе и получили в действительности проигрыватель от нашего… ладно - товарища.

Итак, мы прослушали две пластинки. Может три, но точно не больше. Решили передохнуть, а может просто поесть, выпить чаю или просто сходить в туалет (по очереди разумеется). Выключили проигрыватель, так с детства в нас вбивали, что не стоит оставлять ничего включенным, даже на короткое время. Не стоит, а то будет стоить. Так как если оставляешь что-то включенным, это что-то обязательно испортится и так далее и тому подобное. Именно это было главным аргументом в речи отца, когда «Эстония» (проигрыватель, не страна) приказала долго жить. И именно поэтому я (лично я, может быть этим и наслал на себя все произошедшее вскоре) выключил «не наш» проигрыватель и куда-то удалился по своим делам. Покончив с делами, я вернулся (брата не было – сдается мне, он отправился на более большое дело, чем я) и выбрал следующую пластинку-историю. Установил. Нажал на кнопку включения проигрывателя. И... НИЧЕГО. Тишина. Ни первого громкого треска в динамике при включении. Ничего. Кнопка заняла свое положение при включении, то есть, щелкнув погрузилась до пояса (ее пояса), то есть на половину, в глубь проигрывателя. И НИЧЕГО. Ни звука. И ни о каком тусклом зеленом огоньке также не было и речи. Ничего. Мертвый здоровенный белый (наверное, селикатный) кирпич. Чужой кирпич.

Мне стало страшно. Взаправду и нечеловечески. Ледяными саморезами стянуло горло, тогда как колени, хоть и воткнутые в пол (мы же поставил проигрыватель на пол), наоборот разболтались и, казалось, через секунду превратятся в студенистообразную массу, увлекая меня по пояс, как в случае с кнопкой включения проигрывателя, в пол – откуда я уже никогда не выберусь. А воплей моих из стянутого саморезами горла, тем более никто не услышит, только противный писк ультразвуковой частоты. Я бросился к проводу, тянущемуся от проигрывателя, схватил его, и, словно Тесей с нитью Ариадны в руках, бросился, перебирая провод сантиметр за сантиметром к спасительному для меня выходу – розетке, надеясь в глубине моего эго-лабиринта, что выход именно там – в этом черном глянцевом «пятачке», торчащем из стены. Надежды было две… первая, штепсель проигрывателя случайным образом выскочил из розетки – спасение… вторая, более фантастическая, чем первая, но все-таки возможная – сломалась сама розетка или выключили свет, что редко, но бывало в еще практически советское время… Добравшись, пришлось сразу проститься с первой версией – белый штепсель по самые не балуй торчал в розетке. Сволочь!!! Версия вторая, нуждалась в дополнительной проверке. Срочно. Я аккуратно извлек белый штепсель от «не моего» проигрывателя из розетки. Далее, вырвал провод от телевизора, уже как от своего - имел право, он торчал в соседней розетке - и вогнал, как в предыдущем случае по эти самые штепсель в розетку проверяемую - жму ВКЛ на втором полированном чуде, которым владела тогда наша семья. Работает. Еще не показывает (это восьмидесятые, братцы и сестры) - телевизор должен нагреться. Но работает, зараза - говорит какая-то из двух или трех программ. Поэтому жму ОТКЛ. Он мне сейчас не нужен, даже если в данный момент должно начаться или уже началось в его чреве что-то, что я заранее и заботливо выделил-подчеркнул карандашом в газетной программе. Черт с ним! Даже, если это, блядь, "Ну, погоди!". У нас проблемы. Серьезные.

Но надежда еще была. Маленькая, но была. Третья. Последняя и малюсенькая, в которую я, честно говоря, не поверил бы сегодня, и не особо верил тогда. Выражалась она в следующем... Штепсель торчал в розетке - факт! Но может быть все-таки как-то не так, как говорится «отошел». Надеялся. Очень. Честно. Все действия в обратном порядке. Вытаскиваю из розетки телевизионный штепсель, аккуратно, как сапер, чтобы каждый контактик к своему, правильному контактику. Нежно, нежно. Я даже пальцами чувствовал, как тихо скрежечет металл двух металлических рожек штепселя об металлические внутренности розетки.

Все сделано. И...И? ВКЛ! Ничего. Тишина. Полная. Не работает. Ни звука, ни шороха. Абсолютно. Страха уже нет. Точнее он принимает новую форму - наступает паника.

Честно, я не помню, почему я решил прибегнуть к молитве (и где был брат все это время?). Сначала к молитве. Советский ребенок. Советское детство. Бог и церковь входили в мою жизнь только тогда, когда мы ходили на кладбище. Там всегда была небольшая церквушка. Мы всегда в нее заходили. Мама как-то осторожно крестилась, нам же с братом разрешали, после заранее полученной договоренности, что мы сможем поставить по одной свечке там, где нам укажут. Нам нравилось. И лишь однажды, я… сейчас за себя… когда мне было как-то плохо и страшно, причин не помню, но видимо вид мой выдавал наличие данных ощущений, я был совершенно справедливо пронзен еще и стрелой-вопросом по данному поводу - пустила стрелу естественно мама. Было это как-то так:

― Сынок, что-нибудь случилось? Тебе плохо? Может быть заболел? Дай лоб потрогаю? Как в школе? Никто не обидел? Ты покушал? Нет? А что тогда? Точно ничего не случилось? Что получил? А что тогда?

... и т.д.

― Мама, ничего не случилось... правда.

― Точно?

― Точно. Просто как-то плохо все...

― Что именно?

― Не знаю... все...

«Тогда нужно помолиться», - услышал я.

Я не удивился. Точно нет. Но мне стало интересно. И я спросил:

― Зачем?

― Ну, если плохо... станет легче.

― Молятся только, когда плохо?

― Нет. Но когда плохо - это точно помогает.

― Да?

― Да.

― А как?

― Прочитай «Отче наш».

― Это молитва?

― Да.

― Я ее не знаю.

― А я сейчас научу...

И мама научила. Точнее просто прочла. А я запомнил. Уверен, что с первого раза. И помню, ушел в комнату - разговор был на кухне. Ушел и прочитал. Стало легче. Но только мне. Об этом я подумал потом. Об этом сейчас и пишу. Я думал только о себе. Исключительно. И я решил молиться. Запаниковал и решил. Я подумал, что помочь мне теперь может только Бог. И я решил потревожить его, пусть и по такому пустяковому поводу. Так как в тот момент для меня он таковым не являлся. А бывает по другому, как думаете? Не правда ли каждый повод, если он касается нас - не такой уж и пустяковый? Уверен, что так.

Я побежал к шкафу. Секретер. Открыл. Помнил, что должно быть где-то там. В недрах. И я нашел. Нашел эту самую простенькую бумажную икону приклеенную к квадратику дерева. То, что я ее нашел - уже было частью какого-то волшебства. Помню, что как только она оказалась у меня в руках, я тут же ощутил, что спасение возможно. Не стопроцентно, но возможно. Я положил ее перед собой и выпрямился перед ней на коленях. Они все еще гудели и слабо слушались. Но тем не менее. Я прижал ладони друг к другу, поднес их подбородку, закрыл глаза и...

«Отче наш...»

Когда прозвучало «Аминь». Я открыл глаза, посмотрел на икону, после чего перевел глаза на проигрыватель. Я должен был проверить. Одна молитва. Но я не знал ее силы. «Возможно, что одного раза не достаточно?» - спросил я сам себя (или может быть Бога, потому что я вновь смотрел на икону). Не знаю. Но я проверил. Повторил все-все манипуляции. Он простого нажатия кнопки включения до проверки провода, штепселя, розетки и т.д. Ничего. Молитва не помогла. Одна молитва не помогла. Бог не помог. С одной молитвы. С этой молитвы. Я вспомнил, как в каком-то фильме видел, как наказали одного мальчика. Он что-то совершил и за это «что-то» был наказан. И для прощения должен был сто раз прочитать какую-то молитву. Я не понимал, за что наказывали меня, и было ли это наказанием, но все произошедшее явно пыталось мне что-то сообщить. Что-то. И мне лично.

Я прочитал «Отче наш» 10 раз. Я не был наказан, но я прочитал. Видимо, такое наказание я сам назначил себе, а значит, моя детская душа чем-то, но все-таки была запачкана. И чувство вины уже где-то поселилось в глубине моей души. За что? За что, Господи? Я ведь в то время еще даже не мастурбировал...

«Десять», - прошептал я и вновь посмотрел на икону. Не сто раз, конечно, но я ведь ничего плохого и не делал, так? Я был уверен, что теперь я точно заслужил прощение. За все. Даже за то, что еще впереди.

Но проигрыватель не включился. Неа.

Как не ужасно, но была мысль…. Да, была. Подтверждаю. Я почувствовал себя преданным, и мысль наброситься на икону и что-то с ней сделать – что-то плохое, дьявольское, чёрное… Была такая мысль. И, честно, да же не знаю, почему я ей не поддался. Для этого было все. И ничего. И именно тогда все и случилось. Все то, ради чего, точнее почему, я сейчас пишу эти строки.

И тогда я обратился к Богу. Без молитвы. Словами. Да, сначала я сказал что-то вроде: «Господи, за что?». Потом мягко перешел к: «Боже, почему?». Далее еще спокойнее: «Господь, дело вот в чем…». И не заметил, как я просто сидел перед иконой, сидел ни на коленях, а просто выставив перед собой согнутые в коленях ноги и облокотившись на них руками. Сидел и говорил. Вернее, рассказывал. И пока говорил, пока рассказывал – не просил – я успокоился. Паника сменилась страхом, страх – тревогой… А потом ушла и она. Я решил, что произошедшее не имеет ничего общего к беде, масштабность которой я тут сам себе напридумывал, мало того, я понял, что даже при самом плохом положении дела – как сейчас – проигрыватель не включается, его наверняка можно починить, и, уверен, наверняка, не очень дорого. Исходя из чего, вряд ли кто-нибудь будет сильно нас ругать и сильно на нас обижаться. В конце концов, это могло быть простым стечением обстоятельств, даже скорее всего именно им и было. Мы же действительно ничего не сделали – не уронили, не ударили. А значит – переживать не стоит, просто нет смысла. Хотя даже, если бы мы сделали что-то – переживать все равно не имело смысла – все уже сделано. И я успокоился. Совсем. Успокоился настолько, что мог спокойно сложить все лежащие веером на полу пластинки, и уже даже собирался закрыть проигрыватель смотать шнур и… как-то на автомате, я нажал на белую кнопку включения... И я услышал. А потом и увидел. По динамику прошел характерный звук – треск включения, а тусклый зеленый огонек издевательски засуетился мелкой-мелкой дробью. Все работало, все было как раньше. В порядке. И точно, именно в этот момент откуда-то вернулся и брат. Он, кстати, так и не знает этой истории и вряд ли я ему ее расскажу – чтобы узнать, ему придется прочитать мой дневник… Хватит наглости?

Я не стал больше слушать проигрыватель в тот день. Брат недоуменно посмотрел на меня, когда я сказал ему, что больше не хочу, но настаивать не стал. Он ничего не сказал, когда я тут же выключил проигрыватель, собрал и отнес туда, откуда принесли. Да, возможно, я испугался, что его «смерть» повторится - скорее всего так и было, но это касалось именно самого проигрывателя, к чуду (я до сих пор так считаю, не смотря на мелочность произошедшего - в тот момент для меня это было важно, очень важно), которое произошло, это не имело никакого отношения. Мне нужен был Бог в тот конкретный момент, я искал его тогда, стучался в разные двери, и когда я готов был обессилено сесть и смириться, Он пришел. Когда мне было нужно. Когда мне было важно. Он пришел. И я был не один. Хотя, уверен для кого-то, да наверное для всех, возможно и для меня самого теперешнего, сам повод был слишком мелкий. Но повторюсь, тогда это было важно. Для меня.

И сейчас для меня все тоже очень важно. Но я не могу попросить. Я боюсь ответа. Фууу… Во накатал. Разошелся. Но не жалею. Вспомнил об этом, и стало легче. Правда. К тому же время еще есть. Для всего… Что бы мы не… Что бы Я не решил!

Следующая запись